Никогда не думала, что в малом зале есть балкон. Обитатели «балкона» со мной согласны. Топография прибалконья и замалозалья сегодня изучена нами за 10 минут так, что можем теперь играть там в казаки-разбойники с завязанными глазами. Спасибо администратору – зал, 3 ряд. А затем и двум странным людям, покинувшим зал не дожидаясь антракта, – 1 ряд. К чему я это все говорю? Да просто спектакль начинался для нас так же увлекательно, как для Макмерфи – пребывание в больнице: с беготни и пряток.
По залу в полумраке весь спектакль порхала какая-то мошка, мгновениями сверкая в лучах софитов, мелькая мимо героев – счастливая мошка! Желала бы я быть этой мошкою, смело осваивавшей пространство, для зрителя запретное. Всё, что мы могли – это заполнить свои «ромашки». Если честно, я предвижу результат.
Потому что вождь – человек года не только в этом театре. Есть всякие слова, которыми хвалят артистов: натуральность, естественность, жизненность, убедительность… а к М. Полосухину это неприменимо – он же вождь, он вообще не играет, он НАСТОЯЩИЙ. Ну, может быть, немножечко «вне» там, где «будет-будет, ключи давай»? Но эти ухватки юного дауна, потом превращение в нервного подростка и наконец – мудреца, всё это арсенал не актерский какой-то, или я узко толкую это понятие «актерский арсенал». Сегодня я увидела нечто примечательное, чего до сих пор не замечала или этого не было… Вождь наблюдает, как «прощается» с Макмерфи злодейка-сестра. Или не прощается? Может быть, «приветствует»? Она победила. Он остается при ней. Покорный. Уменьшившийся вполовину в инвалидном кресле. Как папа вождя, ставший на две головы ниже «благодаря» маме. И вот вождь так смотрит на нее – будто только что понял и ее, и маму, и что ему делать с Макмерфи дальше. Убийство друга, по роману, именно так и объясняется: чтобы Мак не служил образчиком участи всякого бунтаря против системы. В спектакле поначалу это выглядело просто как акт милосердия. И вот этот мрачный взгляд искоса и исподлобья вслед женщине, погубительнице Мужчины. Утрата достоинства несовместима с жизнью.
А еще вождь милый и смешной. И после драки, хихикающий от щекотки, и несгибаемо выламывающийся за кулисы с поднятой рукой, и на вечеринке со своим «звоночком» и коронным изменением в лице («мы не воевали… это была наша ошибка»), и даже в грустный момент чтения беджа на Маке: «Ррррр. П! Макмерфи…» И очень приятно было видеть, как в итоге под самый уход со сцены засияла живая улыбка, вытеснив даже усталость.
Почему не дают заполнять сколько хочешь «ромашек»? Я бы всех туда вписала… Наверное, потому и не дают. Вписала бы В. Тягичева-Уоррена, за феерические пляски на столе, за баскетбол, вечеринку и окровавленную руку… а как он испугался, что начальница застукала их за играми со шваброй!!! Я сама подпрыгнула на месте. Вписала бы А. Пескова-Билли. Удается ли артисту выйти из образа и не пугать, к примеру, контролеров в метро заиканием и нескоординированными движениями? Когда он взвизгивает, бросив кепку к ногам преданного им Мака, и убегает, думаешь – ну что ж ты, святой Мак, да, парень глуп, но пожалей его еще раз… прости еще раз…
В. Лаптев-Президент. Церемонная величественность и пламенная эксцентрика в одном костюме… в конце он уже смахивает на Ульянова-Ленина в чужой кепке и при галстуке, сейчас на броневик и поплевывать с него на санитаров. Лучшая сцена – когда Хардинг рвет расписки, выиграв пари у не сумевшего поднять тяжесть Мака. М. Алисов-Мартини – это отдельный спектакль в спектакле. Почти бессловесный персонаж, живая иллюстрация опасного будущего для буянов. Когда он рисует себе стигматы, я ни на что другое на сцене смотреть не могу: он смотрит ладони на просвет и отмеряет расстояния до «ран» по ступням! Да, во всем нужна точность. Каковы перспективы эпиляции на отдельно взятой ноге? Нулевые… но проверить же нужно. А досмотреть «матч»? А послужить благому делу сочетания влюбленных? Сэндру легко понять любой леди в этом зале. (Если бы строчка «лучшая роль» была не одна, вписала бы в лучшую женскую всех леди «вторника». Полярные образы закомплексованности и развязности напрягают здешних мужчин как нельзя.)
И. Складчиков-док сегодня (возможно, и раньше) не кудрявится барашком, а вызывает стойкую ассоциацию с звездным джедаем Люком Скайуокером, особенно в моменты проявления силы воли, редкие, но впечатляющие. «Без году неделя доктор, 200 пациентов, ни малейшего желания работать» - это все-таки не о нем.
А. Жуйков и А. Вальц – Че и Скэнлон – ну и как такие цветки жизни, орхидеи кактусовидные, оставить без «ромашки»? «Убей его!!!» и «негигиенично» - это уже просто крылатые фразы родились.
И вот он – последний на сцене, весь в белом – В. Майсурадзе-Мак! Я уже писала о том, как близок мне именно этот затейник, человеколюб, оптимист Макмерфи. Человек, отдавший свою большую жизнь в жертву чужим маленьким жизням. Артист, которого провидение выбрало, чтобы осенить идеей этого спектакля и провести через огонь и воду его воплощения. Да будут следующим испытанием медные трубы! И побольше, ровно по заслугам! Спасибо вам!